Четыре сезона [litres] - Стивен Кинг

Ему приснилось, что в одной из лабораторий Патэна он стоит у торца длинного стола, на котором лежит привязанная ремнями девушка поразительной красоты и с пышными формами. Ассистирует ему Дюссандер в одном только белом фартуке мясника. Каждый раз, когда старик поворачивается, чтобы проверить показания приборов, Тодд видит его тощие ягодицы, трущиеся друг о друга, как плохо подогнанные жернова.

Дюссандер передает Тодду какой-то предмет, и тот сразу его узнает, хотя никогда раньше не видел. Это – фаллопротез. Его конец изготовлен из блестящего металла, в котором отражается равнодушный холодный свет флуоресцентных ламп. Полый протез соединялся черным шлангом с грушей из красной резины.

– Давай! – говорит Дюссандер. – Фюрер разрешает! Это – твоя награда за учебу.

Тодд опускает глаза и видит, что он тоже голый. Его маленький пенис возбужден и отстоит от паха с редкой порослью волос на лобке. Он надевает фаллопротез, и тот плотно облегает пенис. Внутри протеза оказывается смазка, и трение не только не доставляет неудобства, но оказывается даже приятным, а точнее – просто восхитительным!

Тодд опускает глаза на девушку, и неожиданно его мысли принимают другой оборот, будто нашли наконец долгожданное убежище, в котором им тепло и уютно. Вдруг исчезли все запреты и распахнулись двери, в которые можно войти. Взяв резиновую грушу в левую руку, он залезает на стол, устраивается на коленях и регулирует угол протеза, а его собственный пенис набухает и еще больше отстает от худенького тела.

Будто издалека слышится голос диктующего Дюссандера:

– Эксперимент восемьдесят четыре. Электричество, сексуальная стимуляция, обмен веществ. Проверка теории Тиссена

об «отрицательном подкреплении»[14]. Испытуемая – молодая еврейка, на вид – примерно шестнадцати лет, здоровая, без особых примет, кожа чистая…

Почувствовав касание металлического конца протеза, девушка издает душераздирающий крик. Тодду крик нравится, как и ее безуспешные попытки освободиться или по крайней мере сдвинуть ноги.

Вот чего не показывают в журналах о войне, подумал он, но такое там точно происходило.

Он резким толчком безжалостно в нее входит, будто раздирая надвое. Она захлебывается криком.

Поняв бессмысленность сопротивления и попыток вытолкнуть его из своего тела, она, смирившись, безучастно затихает. Тодд чувствует, как смазанная внутренняя поверхность фалло-протеза приятно скользит по восставшей плоти. Восхитительно! Божественно! Левой рукой он подкачивает воздух в протез с помощью груши.

По-прежнему издалека слышится голос Дюссандера, методично фиксирующего пульс, давление, дыхание, альфа-волны, бета-волны, темп совокупления.

Почувствовав приближение оргазма, Тодд замирает и изо всех сил сдавливает резиновую грушу. Ее глаза, до этого закрытые, широко распахиваются и стекленеют. В полураскрытых губах трепещет розовый кончик языка. По рукам и ногам пробегает мелкая дрожь. Но особенно бурно реагирует торс: таз конвульсивно дергается, и каждая мышца вибрирует в неимоверном напряжении. Кажется, ее лоно втягивает Тодда в себя, сжимается и жадно глотает его бурное извержение…

Он проснулся и услышал стук дождевых капель. Сжавшись, он лежал на боку, а сердце словно хотело выскочить из груди. Пах был залит теплой липкой жидкостью. Тодд жутко испугался, что он истекает кровью… но потом, сообразив, в чем дело, ощутил невыразимое омерзение. Семя. Сперма. Он вспомнил

о словах, которые пишут на заборах, в раздевалках и туалетах на бензоколонках. Он не хотел иметь с этим ничего общего.

Тодд со злостью сжал кулаки, вспомнив постыдные и пугающие подробности сновидения. Его нервы еще не успели успокоиться после пережитого напряжения. А самым ужасным было то, что последняя сцена, при всей ее омерзительности, самым противоестественным образом казалась притягательной. Как будто он попробовал какой-то вкусный тропический фрукт и тут же сообразил, что необыкновенная сладость объясняется тем, что плод гнилой. И тут Тодда осенило! Он понял, что надо сделать. Только так он мог снова стать самим собой. Дюссандер должен умереть! Другого пути не было. Время игр прошло, и время рассказов тоже. Речь шла о выживании.

– Убить его, и все кончится! – прошептал он в темноте под стук дождевых капель. Сперма на животе начала подсыхать. Произнесенные вслух слова придали мысли реальность.

Дюссандер всегда держал запас виски на полке, висевшей над ступеньками, ведущими в подвал. Старик подходил к двери, за которой находилась лестница, открывал ее (обычно она и была приоткрыта) и спускался на две ступеньки. Потом наклонялся, опирался одной рукой на полку, а второй доставал за горлышко бутылку. Пол в подвале был не бетонным, а земляным, но все равно очень твердым, и раз в два месяца Дюссандер обрызгивал его жидкостью от тараканов, проявляя завидную педантичность, которая в глазах Тодда выглядела скорее прусской, чем просто немецкой. Старые кости легко ломаются, а старые люди часто падают. Вскрытие покажет, что при падении в крови «мистера Денкера» было много алкоголя.

Что тут случилось, Тодд?

Он не открыл мне дверь, и я отпер замок запасным ключом, который получил от него. Мистер Денкер часто засыпал. Я прошел на кухню и увидел, что дверь в подвал открыта. Я спустился вниз, а он… а он…

Затем, конечно, слезы.

Это должно сработать.

И он снова станет самим собой.

Тодд долго лежал, прислушиваясь к далеким раскатам грозы, удалявшейся на запад, и тихому шелесту дождя. Он не со-

мневался, что больше не заснет и будет до утра прокручивать в голове хитроумный план, но вскоре глаза сомкнулись, он, сунув руку под щеку, погрузился в крепкий сон без всяких сновидений. Первого мая он впервые за долгие месяцы проснулся отдохнувшим.

11

Май 1975 года

Та пятница в середине месяца показалась Тодду самой длинной в жизни. Он сидел на уроках, тянувшихся бесконечно долго, и ничего не замечал вокруг в ожидании последних пяти минут, когда учитель должен вручать промежуточные табели двоечникам по своему предмету. Видя, как Сторрман приближается к парте со стопкой табелей в руках, Тодд замирал от страха, а когда учитель проходил мимо, едва не терял сознание от волнения и был близок к истерике.

Хуже всего вышло на алгебре. Сторрман подошел к его парте… чуть помедлил… а когда Тодд уже решил, что он двинется дальше, положил ему табель на парту лицом вниз. Тодд, ничего не чувствуя, бесстрастно посмотрел на листок бумаги. Все кончено, подумал он. Подача, удар, очко, партия. Если, конечно, Дюссандер ничего не придумает. Но это вряд ли.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});